| www.New-(A)narchy.narod.ru - Псков >>>E-mail<<< |
>>>На главную<<<
П. Кропоткин - "СПРАВЕДЛИВОСТЬ И НРАВСТВЕННОСТЬ"
Всякий раз, когда в обществе чувствуется необходимость перестроить существующие отношения между людьми, неизбежно начинается также оживленное обсуждение нравственных вопросов. И в самом деле, легкомысленно говорить о перестройке общественного строя, не задумываясь над пересмотром нравственных понятий.
Вот почему теперь пробуждается живой интерес к вопросам нравственным, и я решился потолковать об этике, т. е. об основах и происхождении нравственных понятий в человеке.
За последнее время появилось немало работ по этому вопросу. Но я остановлюсь на лекции «Эволюция и нравственность», недавно прочитанной в Оксфордском университете известным профессором Гексли.
Руководящая мысль Гексли следующая. В мире происходят два процесса: космический процесс природы и этический, т. е. нравственный, процесс, проявляющийся только в человеке.
«Космический процесс» — это вся жизнь природы, неодушевленной и одушевленной, включающей растения, животных и человека. Этот процесс, — утверждал Гексли, — не что иное как «кровавая схватка зубами и когтями». Это «отчаянная борьба за существование, отрицающая всякие нравственные начала».
Урок, получаемый нами от природы, есть, следовательно, «урок органического зла». Природу даже нельзя назвать аморальной, т. е. не знающей нравственности. Она определенно безнравственна. Таков, по Гексли, единственный урок, который человек может почерпнуть из жизни природы.
Но вот совершенно неожиданно — едва только люди соединились в организованные общества — у них появляется неизвестно откуда «этический процесс», противоположный всему, чему их учила природа. Цель этого процесса — выживание не наиболее приспособленных, но «лучших с нравственной точки зрения». Этот новый процесс неизвестного происхождения, во всяком случае, не из природы, начал развиваться путем законов и обычаев. Он поддерживается нашей цивилизацией, из него вырабатывается наша нравственность.
Но откуда же этот нравственный процесс? Повторять вслед за Гоббсом, что нравственные начала в человеке внушены законодателями, значило бы не давать никакого ответа, так как Гексли определенно утверждает, что законодатели не могли заимствовать таких мыслей из наблюдения природы: «этического процесса не было ни в животных обществах, ни у первобытных людей». Из чего следует (если Гексли прав), что нравственное начало в человеке не могло иметь естественного происхождения. Единственным возможным объяснением его появления остается, следовательно, происхождение сверхъестественное. Если нравственные привычки — доброжелательность, дружба, взаимная поддержка, личная сдержанность в порывах и страстях и самопожертвование — никак не могли развиться из дочеловеческого или первобытного человеческого, стадного быта, то остается одно: объяснять их происхождение сверхприродным, божественным внушением.
Действительно, одно из двух: или прав Гексли, утверждавший, что «этического процесса» нет в природе, или же прав Дарвин, когда в своем основном труде «Происхождение человека» он признал вслед за Бэконом и Контом, что у стадно живущих животных так сильно развивается общественный инстинкт, что он берет верх даже над инстинктом самосохранения. А так как Дарвин показал затем, что этот инстинкт в первобытном человеке все больше развивался благодаря дару слова, преданиям и создававшимся обычаям, то ясно, что, если эта точка зрения верна, нравственное начало в человеке есть не что иное как дальнейшее развитие инстинкта общительности, свойственного почти всем живым существам и наблюдаемого во всей живой природе.
Так объяснил нравственное чувство Дарвин — человек, близко знакомый с природой.
Для нас же важно следующее: всякий, кто возьмет на себя труд серьезно заняться вопросом о зачатках нравственного в природе, увидит, что животных, живущих общественной жизнью, а таковых большинство, жизнь привела к развитию известных инстинктов, т. е. наследуемых привычек нравственного характера.
Поэтому мы находим в обществах птиц и высших млекопитающих (не говоря уж о муравьях, осах и пчелах) первые зачатки нравственных понятий. Мы находим у них привычку жить обществами, ставшую для них необходимостью, и другую привычку: не делать другим того, чего не желаешь, чтобы другие делали тебе. Часто мы видим у них и самопожертвование в интересах своего общества.
Поэтому можно сказать, что нравы общительности и взаимной поддержки вырабатывались еще в животном мире и первобытный человек уже прекрасно знал эту черту жизни животных, как это видно из преданий и верований первобытных народов. Теперь же, изучая уцелевшие первобытные общества, мы находим, что в них продолжают развиваться те же нравы общительности. Мало того, мы открываем у них ряд обычаев и нравов, обуздывающих своеволие личности и устанавливающих начало равноправия.
В сущности, равноправие составляет основу родового быта. Например, если кто пролил кровь другого члена своего рода, то его кровь должна быть пролита в том же количестве. Библейское правило «Око за око, зуб за зуб, рана за рану и жизнь за жизнь, но не больше» остается правилом, свято соблюдаемым у всех народов, живущих еще в родовом быте. Глаз за зуб или смертельная рана за поверхностную шли бы вразрез с представлением о равноправии и справедливости.
Если ближе рассмотреть эти первобытные представления о справедливости, т. е. о равноправии, мы увидим, что они выражают не что иное как обязанность никогда не обращаться с человеком своего рода так, как ты не желаешь, чтобы обращались с тобой, т. е. именно то, что составляет основное начало всей нравственности и всей этики.
Таким образом, «этический процесс», о котором говорит Гексли, начавшись уже в животном мире, перешел к человеку и благодаря преданиям все более развивался и достигал самых высоких ступеней в отдельных «героях» человечества и у некоторых из его учителей. Готовность отдать жизнь на пользу своих собратьев воспевалась у всех народов, а впоследствии перешла в религии древности. Она же с прибавкой прощенья врагам вместо обязательной некогда родовой мести стала основой буддизма и христианства.
Так развивались нравственные понятия в природе и человечестве.
При этом мы легко различаем три основных элемента нравственности: сперва инстинкт общительности, из которого развиваются дальнейшие привычки и нравы; затем понятие о справедливости и третий элемент — чувство, которое мы называем не совсем правильно самоотвержением или самопожертвованием, альтруизмом, великодушием, чувство, подтверждаемое разумом, которое следовало бы называть нравственным чувством.
Когда муравьи помогают друг другу спасать свои личинки из разоряемого человеком гнезда; когда маленькие птицы слетаются, чтобы отогнать появившегося хищника; когда перелетные птицы в продолжение нескольких дней перед отлетом слетаются вечером в определенные места и делают учебные полеты; когда многие тысячи коз или оленей собираются с огромного пространства, чтобы вместе переселяться; словом, когда у животных проявляются в их обществах нравы и обычаи, помогающие им выживать в борьбе с природой — во всем этом обнаруживается развившийся инстинкт, без которого данный вид должен был бы вымереть. Общительность была и есть необходимая форма борьбы за существование, и именно этот закон природы проглядело большинство дарвинистов, вероятно, потому что сам Дарвин недостаточно обратил на него внимание в первом труде — «Происхождение видов» и заговорил о нем только во втором — «Происхождение человека». Между тем в этом инстинкте мы имеем первое начало нравственности, из которого впоследствии развились все самые высокие чувства и порывы.
Среди людей инстинкт общительности продолжал все более и более развиваться. …Но одного инстинкта общительности все-таки было бы недостаточно, чтобы выработать правила родового быта. И действительно, у первобытного человека развивалось мало-помалу новое понятие, более сознательное и более высокое — понятие справедливости, и для дальнейшей выработки нравственности это понятие стало основным.
Когда мы говорим: «Не делай другим того, чего не желаешь себе», — мы требуем справедливости, сущность которой в признании равноценности всех членов общества, а следовательно, их равноправия, равенства в требованиях, которые они могут предъявлять другим членам общества. Вместе с тем это понятие содержит и отказ от претензии ставить себя выше других.
Без такого уравнительного понятия не могло бы быть нравственности.
Особо развито оно было у людей, даже у первобытных дикарей, пока у них еще не завелись царьки. Мне возразят, что у первобытных народов были воины, вожди, колдуны и шаманы, пользовавшиеся некоторой властью. Действительно, стремление завладеть особыми правами проявляется в людских обществах очень рано, и история, преподаваемая в школах (с целью возвеличенья «властей предержащих»), любовно останавливается именно на таких фактах, так что школьную историю можно назвать рассказом о том, как создавалось неравноправие. Но в то же время люди везде упорно боролись против нарождавшегося неравенства, так что истинная история была бы рассказом о том, как отдельные люди стремились создать сословия, стоящие выше общего уровня, а массы сопротивлялись этому и отстаивали равноправие. Все учреждения родового быта имели целью установить равноправие.
Но этого мало. Мы уже можем идти дальше, и я решаюсь поставить вопрос: «Не имеет ли справедливость своего основания в самой природе человека? И если так, то не представляет ли она основного физиологического свойства нашего мышления?»
Тот факт, что наше мышление совершается в форме, известной в математике как уравнение, и что именно в этой форме выражаются открываемые нами физические законы, уже придает предлагаемому мною объяснению известную долю вероятия. Известно также, что раньше, чем мы приходим к какому-нибудь заключению, в нашем уме приводятся доводы «за» и «против», и некоторые физиологи видят в этом проявление если не двусимметричности строения нашего мозга, то во всяком случае его сложного состава1.
Но общительность и справедливость еще не составляют всей нравственности. В нее входит еще третья составная часть, которую можно назвать, за неимением более подходящего выражения, готовностью к самопожертвованию, великодушием.
Позитивисты называют это чувство альтруизмом, т. е. способностью действовать на пользу другим, в противоположность эгоизму, т. е. себялюбию. Они избегают этим христианского понятия любви к ближнему, потому что слова «любовь к ближнему» неверно выражают чувство, двигающее человеком, когда он жертвует своими непосредственными выгодами на пользу другим. Действительно, в большинстве случаев человек, поступающий так, не думает о жертве и не питает к этим «ближним» никакой особой любви. В большинстве случаев он их даже не знает. Но и слова «альтруизм» и «самопожертвование» неверно выражают характер такого рода поступков, так как они становятся естественными, когда совершаются не в силу принужденья свыше или обещанья награды в этой или будущей жизни, не из соображений общественной полезности, а в силу непреодолимого внутреннего побуждения.
Человек поступает так, а не иначе, потому что таково требование его природы, потому что иначе он не может поступить.
«Чувство долга» — бесспорно, нравственная сила. Но оно должно бы выступать лишь в трудных случаях, когда два естественных влеченья противоречат друг другу, и мы колеблемся, как поступить. В большинстве случаев «самоотверженные» люди обходятся без его напоминаний. …Если чувство оправдывается разумом, оно уже не требует никакой другой санкции, никакого одобрения свыше и никакого обязательства, наложенного извне2.
Подведем итоги. Почти все писавшие о нравственности старались свести ее к какому-нибудь одному началу: внушению свыше, прирожденному природному чувству, разумно понятой личной или общественной выгоде. На деле же оказывается, что нравственность есть сложная система чувств и понятий, медленно развившихся и все далее развивающихся в человечестве. В ней надо различать по крайней мере три составные части: инстинкт (унаследованную привычку) общительности, понятие нашего разума — справедливость и, наконец, чувство, ободряемое разумом, которое можно назвать самоотвержением или самопожертвованием.
Даже теперь, когда крайний индивидуализм, т. е. правило «заботься прежде о себе самом», проповедуется словом и делом, взаимопомощь и бескорыстная отдача своих сил на служенье обществу составляют такую часть жизни общества, что без них человечество не могло бы прожить даже несколько десятков лет.
------------
1 Приблизительно к такой же гипотезе пришел, как я узнал впоследствии, известный позитивист Э. Литтре.
2 Гюйо Ж. Нравственность без обязательств и без санкции. СПб., т-во «Знание», 1899.
